Уникальные сведения о переговорах русского князя Александра Невского и норвежского конунга Хакона Старого в середине XIII в. сохранились в исландской саге. Как ни парадоксальна такая ситуация, она легко объяснима. Одним из традиционных видов исландских саг были так называемые "королевские саги", или "саги о норвежских конунгах", посвященные истории Норвегии, прародины исландцев, с древнейших времен по 1280 г. В одних сагах говорилось о правителях легендарных, мифологических, в других -о героях "века саг", в третьих повествование велось о событиях, весьма близких ко времени записи саг. Эти последние ("саги о современности", по терминологии С. Нурдаля 2), хотя и созданные по законам жанра саги, все же строились на совсем иной источниковой базе. Интересующая нас в данной связи "Сага о Хаконе, сыне Хакона", охватывающая события 1204- 1263 гг., была написана по приказу сына Хакона, конунга Магнуса, в 1264-1265 гг. Ее автор - Стурла Тордарсон -имел в своем распоряжении богатые и хорошо организованные архивные материалы норвежской королевской канцелярии, а также использовал воспоминания очевидцев событий. Исследователями отмечается "вполне документальный характер" этой саги, "преобладающий в ней над литературно-повествовательным элементом"3 (впрочем, последний тоже не следует оставлять без внимания). Сага сохранилась в нескольких рукописях XIII-XVI вв. Ниже приводится фрагмент текста по "Книге с Плоского острова": "Той зимой, когда конунг Хакон 5 сидел в Трондхейме, прибыли с востока из Гардарики послы конунга Александра из Хольмгарда. Звался Микьял и был рыцарем тот, кто предводительствовал ими. Жаловались они на то, что нападали друг на друга управляющие конунга Хакона на севере в Марке и восточные кирьялы, те, что были обязаны данью конунгу Хольмгардов, так как они постоянно вели войну с грабежами и убийствами. Были там назначенные встречи и было принято решение, как этому положить конец. Было им также поручено, чтобы они повидали госпожу Кристин, дочь конунга Хакона, так как конунг Хольмгарда так повелел им, чтобы они спросили конунга Александра. Конунг Хакон принял такое решение, что послал он весной людей из Трондхейма, и отправились (они) на восток в Хольмгард вместе с послами конунга Александра. Возглавлял ту поездку Виглейк, сын священника, и Боргар. Отправились они в Бьергюн и так еще восточнее. Прибыли они летом в Хольмгард, и принял их конунг хорошо, и установили они тогда мир между собой и своими данническими землями так, что никто не должен был нападать на другого, ни кирьялы, ни финны; но продержалось это соглашение недолго. В то время было большое немирье в Хольмгарде. Пришли татары на государство конунга Хольмгарда, и по этой причине больше не занимались тем сватовством, которое велел начать конунг Хольмгарда. И когда они выполнили свои поручения, отправились они с востока с достойными дарами, которые конунг Хольмгарда посылал конунгу Хакону. Прибыли они с востока зимой и встретились с конунгом в Вике". Обстоятельный анализ процитированного фрагмента на фоне русско-норвежских отношений середины XIII в. проделан И. П. Шаскольским. Дополнительного комментирования, на мой взгляд, заслуживают три группы вопросов: 1) о сути конфликта, приведшего к переговорам; 2) о предводителе русского посольства; 3) о сватовстве, сопутствовавшем переговорам, и о причинах, по которым это сватовство не имело продолжения. 1. Новгородские послы, как следует из "Саги о Хаконе", жаловались на нападения должностных лиц норвежского конунга на кирьялов (карел), что перекликается с сообщением "Саги об Эгиле" о грабительских нападениях Торольва, сборщика дани в Финнмарке, на располагавшиеся южнее карельские поселения.15 Сопоставление известий двух саг позволяет заключить, что грабительские набеги норвежцев на кирьялов, проникших в северные районы Фенноскандии, подобные зафиксированным "Сагой о Хаконе" для середины XIII в., происходили уже по крайней мере на полстолетия раньше, т. е. До времени записи (между 1200 и 1230 гг.) "Саги об Эгиле", а вероятно, и еще ранее - в XI в. Обращает на себя внимание используемый "Сагой о Хаконе" и не встречающийся нигде более в источниках термин "восточные кирьялы", позволяющий думать, что норвежцы имели представление о каких-то подразделениях карельского племени. Вероятно, под "восточными кирьялами" следует понимать приладожскую корелу, представители которой совершали торговые, военные и промысловые экспедиции на север и северо-запад со своей коренной территории. Подразумеваемые "западные кирьялы" в таком случае - это древне-карельское население, осевшее в районах современной Северной Финляндии. Выделение этих последних в качестве особой ветви ко-рел подтверждает новгородская летопись, упоминающая под 1375 г. "корелу семидесятскую", проживавшую, по всей видимости, в районе Оулуйоки в Приботнии. О предводителе русского посольства "Сага о Хаконе" говорит так: "звался Микьял и был рыцарем тот, кто предводительствовал" послами конунга Александра из Хольмгарда. И. П. Шаскольский по лагает, что Микьяла, возглавлявшего русское посольство, можно отождествить с Михаилом Федоровичем из Ладоги, ставшим позднее (в 1257-1268 гг.) новгородским посадником. При этом исследователь исходит из того, что "Ладога являлась уже в XI веке исходным пунктом для экспедиции на Север...; эту роль она, вероятно, сохранила и позднее. Поэтому, когда Александр стал подбирать состав посольства, он, очевидно, всем другим кандидатам из числа бояр предпочел ладожанина, как человека, лучше других знакомого со сложными отношениями Крайнего Севера". Сомневаясь, что проживание в Ладоге обеспечивало знакомство с отдаленным Финнмарком, позволю себе предложить иное прочтение зафиксированного сагой имени Микьял. Полагаю, что за этим именем скрывается боярин Миша, предок новгородских феодалов Миши-ничей, бывший одной из самых заметных фигур в Новгороде в конце 20-х-середине 50-х годов XIII в. Аргументов в поддержку этого мнения три. Во-первых, Мише и раньше приходилось исполнять посольские обязанности. Во всяком случае он появляется на страницах летописи под 1228 г., когда едет послом от князя Ярослава Всеволодовича к псковичам ("Тъгда же князь посла Мишю въ Пльсковъ") приглашать их в совместный поход на Ригу. Во-вторых, значительным эпизодом биографии Миши, несомненно, отличившим его в глазах князя Александра, было его участие в Невской битве 15 июля 1240 г., где возглавляемый Мишей отряд внес значительный вклад в победу русских. (В Житии Александра Невского "новгородецъ, именем Миша", назван среди шести "мужь храбрыхъ", отличившихся в бою: "сей пешь с дружиною своею натече на корабли и погуби три корабли Римлянъ".) В-третьих, имя Миши столь характерно, что оно не нуждалось в уточнении отчеством (см., например, известие новгородской летописи под 1257 г.: "Той же зимы убита Мишю" ). Видимо, не только в летописи Миша -без отчества, но и в жизни: именно поэтому и сага не уточняет его происхождения и не говорит о нем ничего иного, кроме: "звался Микьял и был рыцарем". 3. Сватовству сына Александра Василия к дочери Хакона Кристин, сопутствовавшему переговорам, И. П. Шаскольский отводит "второстепенную роль" и усматривает в нем лишь средство для решения стоявшей перед русским посольством задачи "установления мирных отношений между двумя государствами в пограничной области".25 Не отвергая этого мотива сватовства ("желание русской дипломатии укрепить пограничные отношения"), В. Т. Пашуто, однако, приписывает Александру Невскому также "стремление установить русско-норвежский союз в противовес союзу шведско-норвежскому", закрепленному подписанием в 1250 г. при Сульберге вечного мира между Швецией и Норвегией, а также бракосочетанием в 1251 г. дочери шведского правителя ярла Биргера Рикисы и сына Хакона Старого Хакона. Если исходить из общей оценки активной внешней политики, проводимой князем Александром Ярославичем, то в описанном сагой сватовстве можно усмотреть один из шагов князя на пути к укреплению (среди прочего, и путем династических браков) русских границ с владениями Швеции, Дании и Норвегии, что обеспечивало бы безопасность Новгородской Руси на северо-западе.28 Однако, отвлекаясь от этого, в сватовстве (особенно если учесть, что оно не состоялось) можно увидеть лишь "дипломатический прием, имевший целью расположить норвежского короля в пользу соглашения с Новгородом". Причины, по которым брак не был заключен, заслуживают особого рассмотрения. Одну из них формулирует сага ("Пришли татары на государство конунга Хольмгарда, и по этой причине больше не занимались тем сватовством, которое велел начать конунг Хольмгарда") и выдвигает большинство исследователей. Другая причина вытекает из понимания сватовства как дипломатического приема: "Когда же оказалось, что соглашение может быть проведено и может оказаться достаточно прочным и без династического брака, Александр под благовидным предлогом отказался от сложного и дорогостоящего сватовства". И, наконец, последняя коренится в понимании шведским историком XVIII в. О. Далиным логики межгосударственных связей: "В деле, до бракосочетания касавшемся, учтивыми словами было им (русским послам. - Т. Д.) отказано". Итак, причин в литературе выдвигается три: 1) Александру было не до сватовства (т. е. то же, что говорить по этому поводу сага, рассматриваемая как вполне достоверный источник); 2) Александр сам отказался, ибо мирный договор был заключен и без сватовства; 3) Хакон отказал Александру, не желая выдать дочь за данника монголов (но это не соответствует источнику). Позволю себе предложить еще одно объяснение, связанное с некоторыми хронологическими расчетами. По саге, русские послы прибыли в Норвегию (Трондхейм) зимой. Это означает, что путь их лежал по суше (на что указывает и термин, которыми обозначен Микьял (riddari), переведенный здесь как "рыцарь" и применительно к русскому контексту осмысленный как "боярин", но имеющий основное исходное значение "всадник"; как титул riddari введен в Норвегии позднее, чем была написана "Сага о Хаконе", - в 1277 г.). Прибывшие зимой послы дождались весны и вместе с норвежским посольством отправились "в Бьергюн и так еще восточнее", т. е. через Берген, а значит, вокруг Скандинавского полуострова, и далее Восточным путем через Балтийское море в Хольмгард (Новгород). Такой путь, согласно данным, приводимым И. Херрманом (по Д. Элльмерсу, с дополнениями), протяженностью около 4 тысяч километров, мог занять, с учетом навигационных особенностей того времени, до трех месяцев.34 Сага говорит, что летом (и это вполне возможно) послы прибыли в Новгород "и принял их конунг хорошо". Но мог ли конунг (князь Александр) принять послов в начале лета 1252 г.? Как убедительно показал С. М. Соловьев и как принято большинством историков, Александр сам "навел" Неврюеву рать на своего брата Андрея: в начале 1252 г. Александр отправился в Орду с жалобою на брата, и еще до возвращения Александра из Орды на Русь пришла татарская рать: "Бысть же в канун Боришу дни, безбожнии татарове под Володимером.. .наутреи же на Бориш день срете их князь великий Андреи со своими полки..." (Борисов день - 24 июля по старому стилю). На Русь же Александр вернулся с именем великого князя после бегства Андрея. Полагаю, что в ремарке саги "и принял их конунг хорошо" следует видеть устойчивое словосочетание, отвечающее очень распространенной в сагах литературной формуле. Кстати, в рукописи AM 45 folio, содержащей краткую редакцию этого текста, говорится иначе: "их там хорошо приняли", а о "достойных дарах", которые один конунг послал другому, и вообще речь не идет. Вероятно, послы прибыли на Русь до возвращения Александра и, решив вопросы территориальные, не могли в отсутствие князя и отца, начавшего сватовство, продолжать переговоры о сватовстве. Вероятно также, что с приходом на Русь татарских полчищ послы стремительно вернулись домой, не дожидаясь возвращения великого князя. Вопрос о том, почему Александр не возобновил со временем сватовства (замечу, что Кристина была выдана замуж в Испанию только в 1257 г.), еще ждет своего объяснения. Вероятнее всего, причиной несостоявшегося брака стал пересмотр Александром Ярославичем своей западной политики, о чем шла речь на конференции в докладе Г. М. Прохорова "Выбор князя Александра".